Лингвистический энциклопедический словарь - тунгу́со-маньчжу́рские языки́

(тунгусские, маньчжуро-тунгусские языки) — группа близкородственных языков Сибири и Даль­не­го Востока, которые, по мнению ряда исследователей, входят в алтайскую языковую семью (см. Алтай­ские языки). Имеется и концепция, не признающая алтайского родства и объясняющая все сходства между Т.‑м. я. и другими членами этой семьи взаимо­вли­я­ни­я­ми первоначально неродственных языков.

Т.‑м. я. распространены в Средней и Восточной Сибири (значительная часть таёжной зоны), на побережье Охотского моря, в Приамурье (СССР); кроме того, они представлены в КНР (Северо-Восточный Китай, Синьцзян-Уйгурский автономный район) и МНР (район Барги). Число говорящих на Т.‑м. я. в пределах СССР 58 тыс. чел. (1979, перепись). В течение последних столетий ареал этих языков уменьшился в бассейне реки Лены, в ряде южных районов Сибири и Дальнего Востока и к югу от реки Амур, но увеличился на северо-востоке Сибири. Проблема древней истории расселения тунгусо-маньчжу­ров оконча­тель­но не решена. Имеются гипотезы, локализующие их прародину в Приамурье или в Центральном Китае; более вероятно их пребывание в 1-м тыс., т. е. в заклю­чи­тель­ный период сохране­ния праязыкового единства, на территории западного Прибайкалья и, по-видимому, ряда сосед­них регионов.

Сравнительная близость Т.‑м. я. и высокая степень их диалектной раздроб­лен­но­сти (при наличии переходных диалектов) затрудняют как выделение самостоятельных языков, так и их классификацию. В советской научной литературе принято выделять 11 Т.‑м. я., однако фактически отчётливо противо­по­став­ле­ны лишь 5: эвенкийский (с солонским и негидальским), эвенский, удэ(ге)йский (с орочским), нанайский (с ульчским и орокским), маньчжурский (с чжурчжэньским). Принято также подразделение Т.‑м. я. на 3 ветви: сибирскую, иначе северную, или эвенкийскую (эвенкийский и эвенский), амурскую, или нанийскую (удэгейский и нанайский), и южную, или маньчжурскую. Имеются и другие варианты классификации.

Для пратунгусо-маньчжурского состояния реконструируются (И. Бенцинг) 16—18 соглас­ных фонем (p, b, t, d, k, g, č, ǯ, s, x, m, n, ?ń, ŋ, l, r, j, ?w), симметричная система гласных (долгие и краткие a, ä, i̮, i, o, ö, u, ü) и ряд дифтонгов (в основном типов i̯V и Vi̯). Системы фонем современных Т.‑м. я. в целом достаточно сходны с этой реконструкцией и между собой; из явлений вторичного характера наиболее типичны утрата лабиализованных гласных переднего ряда (в большинстве языков); развитие в h‑образный звук или исчезновение анлаутных *x (эвенкийский, эвенский, удэгейский, маньчжурский), *p (эвенкийский, эвенский, удэгейский), *s (эвенкийские диалекты, эвенский); появление вторичных долгих гласных и дифтонгов как результат утраты интервокальных *g (удэгейский, нанайский, маньчжурский), *b (удэгейский, нанайский), *r (удэгейский) и некоторых других согласных; возник­но­ве­ние назализованных гласных в ауслауте из сочетаний гласного с *‑n (солонский, нанайский, орочский); существенные преобразования многих сочетаний согласных.

В Т.‑м. я. действует гармония гласных по ряду, частично и по лабиализации, ср. эвенкийское ana‑ǯa‑ra ‘толкают’, ämä‑ǯä‑rä ‘приходят’, soŋo‑ǯo‑ro ‘плачут’ (роль признака ряда в гармонии частично затемнена вторичными процессами слияния и изменения артикуляции гласных). Стечения согласных допустимы, как правило, лишь в середине слова. Ударение (силовое в эвенкийском и эвенском, музыкальное в нанайском и удэгейском) тяготеет в большинстве языков к концу слова, в эвенкийском и эвенском также к долгим гласным.

Для Т.‑м. я. характерен суффиксально-агглютинативный морфологический тип, опреде­лён­ная роль принадлежит и явлениям фузии. Черты аналитизма особенно заметны в маньчжур­ском языке, где морфо­ло­гия во многом перестроена. Имени в Т.‑м. я. свойственны категории числа (ед. ч. и мн. ч. на *l, *sal), падежа [общими являются номинатив с нулевым показателем, аккузатив на *ba, датив на *dua, директив на *ti̮kī, элатив на *gīǯi, инструменталис на *ǯi̮, аблатив на *duki̮, локатив на *(du)lā, пролатив на *(du)lī,; в маньчжурском часть этих окончаний утрачена, но имеется генитив]; притяжательности (различаются лично-притяжательные и возвратно-притяжательные формы, а также особые формы косвен­ной принадлежности с суффиксом ŋ); в маньчжурском категория притяжа­тель­но­сти утрачена). Структура глагола во всех Т.‑м. я. достаточно единообразна, однако количество, способ образования и употребление периферийных форм времён и наклонений заметно варьирует по диалектам и языкам. Характерно широкое использование причастий в функции предиката. Посредством суффиксов обра­зу­ют­ся формы совершаемостей (видовой направ­лен­но­сти) — около 15 из них имеют общетунгусо-маньчжур­ское происхож­де­ние, а также производные глаголы с семантикой страдательного, возврат­но­го, побуди­тель­но­го, совместного, взаимного залогов (в спряжении залоговых различий нет). Имеются инклюзив­ное и эксклюзив­ное местоимения 1-го л. мн. ч. Широко употребительны послелоги, связь которых с предше­ству­ю­щим именем часто выражена притяжательным окончанием.

Основное средство словообразования — суффиксация; в литературном маньчжурском языке актив­но используется словосложение с усечением компонентов. Особенно распро­стра­не­ны суффиксы осново­обра­зо­ва­ния и отыменного слово­обра­зо­ва­ния имён с собира­тель­ны­ми, оценочными и другими значе­ни­я­ми.

В Т.‑м. я. отдаётся предпочтение порядку слов SOV, определение предшествует опреде­ля­е­мо­му, однако этот порядок не является обязательным. Согласование прилагательного с существительным в числе и падеже наблюдается в эвенкийском и эвенском языках. Для предложения характерен номинатив­ный строй. При относи­тель­но слабой развитости форм сложноподчинённого предложения Т.‑м. я. отличаются широким приме­не­ни­ем конструкций с нефинитными формами глагола, функцио­наль­но соответ­ству­ю­щих придаточным предло­же­ни­ям других языков.

Древнейший слой общеалтайской лексики в Т.‑м. я. не всегда легко отграничить от много­чис­лен­ных более поздних заимствований, особенно из монгольских языков. Заметную роль в формировании лексики сыграли контакты с самодийскими языками. В эвенкийском и эвенском языках много якутских, в маньчжурском языке — китайских заимствований. Кроме того, маньчжур­ский язык сам оказал значи­тель­ное лексическое влияние на другие Т.‑м. я. Приамурья. Основным источником заимствований для Т.‑м. я., распро­стра­нён­ных на терри­то­рии СССР, является русский язык.

Памятники чжурчжэньского языка, написанные так называемым малым чжурчжэньским письмом, относятся к 12—16 вв. Обширной литературой представлен маньчжурский язык (письменность с 1599 на основе монгольского алфавита, переработана и дополнена диакритикой в 1632). В конце 20-х гг. 20 в. начата разработка письменности (на основе латинской, а с 1936 — русской графики) и в 1931—32 начато издание литературы на эвенкийском, эвенском и нанайском языках. Созданная в то же время удэгейская письмен­ность развития не получила; разрабатывается новая письменность.

Первые лингвистические данные о Т.‑м. я. (эвенкийском и эвенском) появились в конце 17 в. (Н. К. Витзен). В 18 в. осуществлялся сбор словарного материала (Д. Г. Мессершмидт, С. П. Крашенинников, Я. Линденау, Г. Ф. Миллер, И. Биллингс, П. С. Паллас и другие). Значи­тель­ную роль в становлении тунгусо-маньчжуроведения сыграли исследования М. А. Кастрена (его тунгусская грамматика и словарь были изданы с рядом дополнений академиком А. А. Шифнером). 2-я половина 19 и начало 20 вв. отмечены серьёзными успехами в иссле­до­ва­нии маньчжурского языка (В. П. Васильев, И. И. Захаров — создатель фундамен­таль­но­го словаря, А. О. Ивановский, А. М. Орлов, позднее А. В. Гребенщиков, В. Котвич, А. М. Позднеев, П. П. Шмидт), сбором мате­ри­а­лов по Т.‑м. я. Приамурья (Р. К. Маак, К. И. Максимович, Л. И. Шренк, позднее С. Леонтович, Шмидт, Л. Я. Штернберг и другие) и эвенскому языку (В. Г. Богораз), филологической обработкой чжурчжэньских памятников (В. Грубе). Школа тунгусо-маньчжуроведения сложилась в Ленинграде; её представителями собраны и обработаны материалы по всем Т.‑м. я. СССР — эвенкийскому (А. Ф. Бойцова, Г. М. Василевич, В. А. Горцевская, В. Д. Колесникова, О. А. Константинова, Е. П. Лебедева, А. Н. Мыреева, А. В. Романова), эвенскому (В. Д. Лебедев, К. А. Новикова, Л. Д. Ришес, В. И. Цинциус), нанайскому (В. А. Аврорин, Н. Б. Киле, С. Н. Оненко, Т. И. Петрова, Л. И. Сем, О. П. Суник), негидальскому (Колесникова, Константинова, Е. М. Мыльникова, Цинциус), удэгейскому (И. В. Кормушин, Суник, Е. Р. Шнейдер), орочскому (Аврорин, Лебедева, Цинциус), ульчскому (Петрова, Суник), орокскому (Новикова, Петрова, Сем), издан 2-томный «Сравнительный словарь» Т.‑м. я., в ряде обобщающих работ исследованы в сопоставительном и сравнительно-историческом плане фонетика, морфология, синтаксис, лексика этих языков (Суник, Цинциус и другие). Изучение Т.‑м. я., преиму­ще­ствен­но в историческом плане, ведётся также в ФРГ, Японии, США, Австрии (Бенцинг, Г. Дёрфер, Ё. Икегами, К. Г. Менгес, Н. Н. Поппе, И. Футаки, Д. Синор, К. Ямамото и другие).

Е. А. Хелимский.